Что такое эскапизм? Из размышлений деда Егора

— Хеллоу, дедуля! — Здравствуй, пигалица! Выбралась, наконец, уважила старика. — Дед, какая я тебе пигалица? Мне уж сорок скоро, Петьке — тринадцать, а ты все — пигалица, свиристелка!

— Свиристелка и есть: прыгаешь, суетишься — ничего в этой жизни не понимаешь! — Ага, ты много понимаешь в жизни, эскапист несчастный! — Эс…, эк… кто? Опять иностранными словами обзываешься, ты по-русски скажи. — А по-русски не скажешь. Нет такого понятия в русском. Эскапизм — бегство от реальности. Ты от нормальной жизни к черту на кулички сбежал, сидишь тут один, без телевизора, даже без света. Значит ты — эскапист. И учить меня жизни не имеешь морального права!

Такой вот разговор состоялся у меня с внучкой. Задел он меня.

Это правда, что живу я у черта на куличках — до города больше 100 километров, на моем участке дачи, в основном заброшенные, кончаются, дальше только лес. Это правда, света здесь нет. Лет двадцать назад хотели было линию тянуть, посуетились-посуетились, да и отступили: не для кого стало.

Вода у меня из колодца, хорошая вода, вкусная. Дом крепкий, из бревен (сам сруб перевез из брошенной деревни), и печку сам сложил, русскую, настоящую, с полатями и лежанкой. (Когда чертежи искал, всю библиотеки перелопатил. Тогда еще были такие, научно-технические.)

Опять же огород, сад, пчелы — три улья, курей пяток да петух горластый вместо будильника. Летом — грибы, рыбалка: километрах в пяти озерцо есть, там караси — в локоть. А уж зори здесь такие, что сердце занимается, глядишь — не наглядишься. Это ль не жизнь? Чего от нее бежать?

Но задело. Решил я в энциклопедии порыться. За последние три года мне внуки всю старую мебель и все книги, что мы годами собирали, перевезли — топи, говорят, ими печку: не нужны больше. В компьютере все есть. Я сначала ахнул: как это, книги жечь! А потом поразмыслил: книги разные есть, каким-то только в печке и место. А другим, нужным, почет и уважение — полки сделал из старых шкафов: журналы технические отдельно, собрания сочинений отдельно — может, еще перечитаю. Ну, а уж для энциклопедии, большой советской, пришлось отдельные полки в прихожей делать — никуда эти 50 томов не влезали. То есть, не пятьдесят, а сорок девять. Второй том, на букву «Б», давно потерялся.

В энциклопедии «эскапизма» не было: я уж и на «эск» и на «экск» смотрел — видимо, не было этой ерунды в советское время. А нынче есть. Жизнь, стало быть, такая пошла, что от нее бежать надо.

Вот в старое время люди, случалось, от жизни уходили — в монастырь затворялись. Тогда это называлось — «спасались». Это как? Эскапизм или нет?

Но ведь мало кто на такое решался. А нынче от жизни заполошной, суетной — ни дать ни взять бега крысиные — каждый второй «спасается». По-своему. Кто уж совсем пропащий, тот — в водку. В городском-то доме, где квартиру я внучке оставил, у нас что-то вроде клуба алкашей образовалось. К восьми уж к магазину мужиков 15 подтягиваются, ждут, когда откроют, — глотку залить. Моего возраста уж почти и нет, молодые больше. И весь день вот так кучкуются: то одного, то другого за водкой снаряжают. Работы, говорят, нет. А зальют за пазуху и счастливы. Это вот — эскапизм.

Или правнучек у меня иной раз летом приезжает, Петька, — весь день сидит кнопки нажимает за своим «небуком». Ни в лес, ни на речку его не выпроводишь, пока заряд не кончится. Все в свои игры играет. Мне показывал. Это, говорит, я. Рыцарь в белом. Прыгает, как блоха, бегает — мускулы играют. Всех монстров пострелял, на другой уровень вышел, опять бегает. А сам-то внучек жирком заплыл. Как-то на озеро его взял — он и километра не прошел — спекся. «Не могу», — говорит и дышит, как лошадь загнанная. Тьфу! Разве из него мужик вырастет? Вот это самый эскапизм и есть. Бегство от реальности.

А мать его, пигалица, та, что меня эскапистом обозвала, как пойдет стонать: и работа-то у нее отвратная, и бабы, с которыми работает, — сволочи, и мужик у нее безрукий да безденежный. В общем, нет жизни! Одна радость — в книжку уткнуться.

Как-то раз забыла такую у меня, я поглядел. Барышня раскормленная в летаргию впала, а через год очнулась — тонкая да прекрасная. Кавалеры зараз в нее повлюблялись, вот и мучится — кого выбрать. Там еще она которого-то спасла, а он ее мужем оказался. Ох и муть! А пигалица эту книжку из рук не выпускала, с дороги за ней вернулась. «Мне, — говорит, — без такой книжки нельзя. Я когда читаю, и все неприятности свои забываю».

А еще меня эскапистом называет.

Нет, милые. Это вы от реальности, которую сами себе создали, убежать стараетесь. А у меня здесь — жизнь!